– Первый вопрос будет наиболее общим, но на него, возможно, сложнее всего дать ответ. Что ты чувствуешь сейчас?
– Чувствую себя человеком, который занимается любимым делом. Такого приятного ощущения не испытывал уже больше 10 лет. Чувствую какое-то призвание.
– Может быть, вызов?
– Нет. Не вызов, не челендж, нет ощущения, что я с кем-то соревнуюсь. Чувствую…
– Вызов в том смысле, что мир вызывает, зовет тебя.
– Может быть, действительно зовет. И получаю я от этого, как бы ужасно не звучало, большое удовольствие и массу энергии.
Недавно я наблюдал, как ребята примеряли первые протезы. Это случилось намного раньше, чем мы планировали. Так получилось, что нужно было обучать протезистов, и мы привезли компанию наших протезистов и ребят с ампутациями. И глаза этих людей, которые впервые за много месяцев могут взять что-то рукой, поднять бутылку и попить из горла, подержать телефон, мячик, взять стакан… И как они начали бегать по комнате и трогать все подряд, бросать, поднимать… Это ни с чем не сравнимое чувство, его невозможно придумать, купить. Глядя на происходящее, ты понимаешь, насколько круто то, что мы делаем, насколько своевременно и важно, безальтернативно что ли. Знаешь, есть такое чувство стопроцентной правильности – вот это то, что я испытывал в тот момент.
– У бизнесмена способ реакции на изменения в мире, на нехватку чего-то, на дефицит, на потребность, на вызов – это деятельность. Можешь ли ты рассказать, как поменялась твоя деятельность во время войны?
– Ну, во-первых, я начал лучше понимать людей, «помешанных» на войне, потому что она очень быстро все расставляет по местам. Война – это в целом черный и белый цвет. Война – это да или нет. И людям, которые плохо различают тона и полутона, не любят быть дипломатичными и заглядывать между строк, на войне очень хорошо. И теперь я понимаю тех, кто ездит из конфликта в конфликт для того, чтобы продлить данное ощущение.
Война расставила все по местам. Я из всех своих многочисленных, как я думал, ролей, шапок и функций понял, что что-то понимаю в организации и логистике. И на второй день полномасштабного вторжения мы начали заниматься логистикой. Построили склады в Польше, через нас прошли тысячи грузовиков, сотни волонтеров, десятки тысяч тонн грузов, сотни миллионов долларов, бронеплиты, пикапы, скорые помощи. Это полностью меня поглотило, и я первые несколько месяцев занимался исключительно этой деятельностью.
И самое важное, я понял, что у данного процесса есть эффект не только прямой, но и опосредованный. То есть мы не только помогали людям по всей стране, отправляли в самые горячие точки все необходимое, покупали, выпрашивали и просто доставляли, но и давали сотням людей занятость. В такие тяжелые времена это очень важно. Потому что человеку нужно заглушать боль. И если даже говорить о себе, то чем больше я работал, тем меньше чувствовал боль. И то же самое видел на складе. Все наши волонтеры, кто таскал коробки, грузил фуры, до этого были и инвест-банкирами, и кем угодно. Хрупкие девчонки пахали по 18 часов в день практически без еды просто на бешенном адреналине и были благодарны за то, что им эту работу дают. И я, признаться, очень благодарен судьбе, что я смог к этому приобщиться и пахал вместе с ними.
– Как родился проект Superhumans?
– В апреле 2022 года стало понятно, что мы наладили процесс логистики, все-таки с партнерами уже много лет ею занимаемся. И начали задумываться о том, что делать дальше. Назревала сложная проблема – проблема людей травмированных, без конечностей, невозможности вывоза этих людей за границу, недостаточной экспертизы протезирования, реконструкции. И мы начали заниматься этим. Оля Руднева, возглавлявшая Help Ukraine, полностью переключилась на Superhumans, Настя Жук тоже. Проект поглотил нас, а оставшаяся команда занялась тем, что едет.
Инициаторы и амбассадоры проекта Superhumans: Максим Козицкий, Ольга Руднева, Елена Зеленская, Андрей Ставницер, Виктор Ляшко
Андрей Ставницер и Елена Зеленская, которая входит в состав правления Superhumans
Мы собрали прекрасную команду для Superhumans, и как я сказал ранее, уже установили первые тренировочные протезы. Сам центр должен заработать в апреле-мае – это будет первый этап. Второй этап – осенью. Мы собрали фантастических доноров, объединили хорошую медицинскую команду. К нам присоединился Андрей Борисович Виленский – это бывший глава НСЗУ, человек, который управлял сетью «Добробут», потом ISIDой в Киеве. К нам пришел Ваня Иваненко из RZTK. Присоединилась Мелинда Хэринг – девушка, которая в Atlantic Council в Вашингтоне отвечала за Восточную Европу. Она возглавила наш американо-английский офис. В общем, мы собрали классную команду.
– Когда говорим о ребятах, которые возвращаются с фронта, многие из них, кроме душевных ран, дополнительно возвращаются с уже функциональными неполноценностями, вызванными травмами физическими. Реабилитация этих людей, включение их в нормальную жизнь – это очень сложная задача. С какими цифрами придется столкнуться?
– Эти цифры, безусловно, конфиденциальны, но по нашим оценкам, сегодня в Украине протезирования ждут более десяти тысяч человек. Уже сейчас. Это и военные, и гражданские. Но мы понимаем, что и дальше будут и военные, и гражданские; и дети, и взрослые. Дети в меньшей степени, потому что их сразу забирают и везут за границу или в киевский «Охматдет» – к слову, мы сотрудничаем с ними и готовимся к протезированию одного ребенка, который проходит лечение в «Охматдете». А со взрослыми очень сложно, потому что военным нужно много различных разрешений. Ну и в целом в Украине не очень развита экспертиза протезирования.
Наша задача привезти сюда мировые технологии и всех мировых лидеров, занимающихся сегодня протезированием. Поэтому мы общаемся со всеми, говорим о создании образовательного центра. Эта история должна работать по всей Украине.
– На каком этапе Superhumans сегодня? Вы ожидаете старт полноценной работы весной?
– Да, в апреле мы открываем первую очередь. Есть несколько блоков. Это девятиэтажное здание, блок А, госпиталь ветеранов во Львове. И блок Е – реабилитационное здание и так называемый кинотеатр, в котором будет конференц-помещение и образовательный центр.
Наша задача – привезти экспертизу. У нас нет цели заработать или монополизировать. Мы хотим, чтобы в Украине было как можно больше новой экспертизы протезирования. Чтобы человек в Харькове, Днепре, Одессе или Николаеве мог получить самое-самое современное протезирование и реабилитацию у себя в городе. Постараемся подготовить людей для этих целей. Так сегодня выглядит наша задача, наша миссия.
– Где границы вашего проекта? На чем сосредоточен фокус?
– Наш фокус – это протезирование, реконструкции лица, конечностей и тела, реабилитация и лечение ПТСР. То есть те реконструкции, на которые у государства нет ни времени, ни денег. Государство сейчас должно человеку спасти жизнь.
Например, Маси Найем. Подорвался, его привезли в Днепр, как-то зашили, удалили кусок мозга, жив – ну и слава Богу. И понятно почему – бедный Днепр сегодня выгребает за всю страну, туда везут и собирают по кусочкам все, что можно собрать. А наша задача сделать так, чтоб Маси мог вернуться к своей работе. Есть в Америке такая интересная специальность, как ocupational therapist. Он отвечает за то, чтобы человек вернулся к своей привычной деятельности. Например, если ты был фигуристом, задача ocupational terapist сделать так, чтобы ты на своем протезе вернулся на лед, тренировал детей или смог заниматься тем, что делал до этого. Если ты пловец, то у тебя должен быть протез с ластой, чтобы и дальше заниматься плаванием. Если ты хирург, то должна быть возможность проводить операции и так далее. Наша задача делать так, чтобы такие люди не просто получали процедуры, но и возвращались к своей деятельности. Если Маси юрист, адвокат, то он должен иметь нормальную внешность. У него должен быть какой-то глаз, минимальные шрамы. Любой человек хочет смотреть в зеркало и не шарахаться от того, что он там видит. И это тоже часть интеграции пострадавших в общество.
Поэтому мы сегодня собираем лучших врачей в мире по реконструкции, которые будут приезжать к нам оперировать по гастрольному графику. Начнут учить местных врачей и в общем передавать опыт.
И третье в нашем фокусе – это ПТСР. Всего три основных направления. Мы пока больше на себя не берем, хотя есть еще миллион других направлений, которые нам ежедневно предлагают взять. Например, проблемы со слухом, контузии – этим тоже надо заниматься. Но мы не можем бежать во все стороны одновременно.
– Спасибо за то, что вы делаете, это очень важно. К сожалению, война не закончена, потери уже большие, и есть периоды, когда они нарастают… Скажи, есть ли какие-то цифры по вашим возможностям?
– У нас в плане стоит порядка трех тысяч за год общего количества пациентов, не считая ПТСР. Это только реконструкция плюс протезирование. В какой именно пропорции это будет, я пока не могу сказать, но тот реабилитационный центр и лаборатория протезов, которые мы строим, будут точно лучшими в Восточной Европе. Это будет действительно и интеллектуальный, и технологичный центр номер один. И мы хотим, чтобы те протезы, которые у людей были установлены до нас, могли в нашем центре ремонтироваться. Потому что протезы, установленные за границей парням и девушкам в 2014-2015 году, почти все были сняты, они не поддаются ремонту в Украине. Для того чтобы отремонтировать полубионический, полумеханический протез, люди звонят в Штаты и говорят, что у них сломался протез. А им отвечают, что бесплатно починят, но для этого нужно приехать в Штаты, что стоит 5-7-10 тысяч долларов. И люди просто отказываются в пользу нашего низкотехнологичного протеза. Поэтому наша задача не только устанавливать протезы, но и отлаживать их.
Более того, бионические руки и ноги требуют постоянной корректировки. Человек потерял пару килограммов веса – сразу культеприемник начинает тереть, доставлять боль, его нужно менять. Я молчу про те ампутации, которые сейчас делают в менее подготовленных госпиталях. Сегодня каждая третья ампутация должна быть переделана, потому что не так сделан шов, не с той стороны, не сформирована культя, мало жира, мало мышц, и на эту культю невозможно установить протез. И этих людей приходится заново оперировать, потому что не все врачи знают, как это правильно делать. И их сложно винить, поскольку они с таким не сталкивались, у нас очень мало опыта в этом деле.
– У них у них другая задача – сохранить жизнь.
– Конечно. Но есть и простые вещи, которые мы сегодня в образовательном спектре доносим до врачей, чтобы они эти операции делали более правильно. Ты знаешь, где больше всего экспертизы в области ампутации? На самом деле, достаточно логично – в Штатах, потому что они давно ни с кем не воюют. Диабет, ожирение, огромное количество ампутаций – у них большой опыт в этом вопросе. И специалисты, с которыми мы сотрудничаем, это как раз американцы и немцы. Немцы, как обычно, делают лучшие в мире технологии, инженерную историю. Компания Ottobock 105 лет этим занимается. То есть она как после Первой мировой войны лечила, так и после Второй. И сегодня продолжает – я надеюсь, что это не Третья, а все-таки локальная война. Мы были у них в центре, немцы фантастические ребята. Действительно лучшие в мире.
Статья подготовлена в рамках проекта «Стрессооборона: украинский рецепт» по материалам разговора Сергея Роголя и Андрея Ставницера.
Подписывайтесь на наш Facebook и не пропускайте самые полезные материалы от Beauty HUB!
